Агония (или мимолетный экстаз) Марата Сафина
by John Jeremiah Sullivan, GQЕго называли настоящим талантом за всю историю тенниса по физическим данным. Так почему же Марат Сафин не доминирует в теннисном мире? Джон Джереми Салливан исследует тёмные стороны души измученного теннисного гения. Вы знаете, я его ненавидел. Я ненавидел этого психованного, ростом шесть футов и четыре дюйма, красивого гениального татарина. Правда мне никогда не удавалось ненавидеть его с последовательностью, которая может довести до настоящего самоотречения. Но несколько раз мне хотелось увидеть, как он… нет, не страдает, потому что я знаю, как он страдает, он сам нам об этом рассказывал много раз. Это одно из его любимых словечек – "страдание": "Я страдаю ещё больше", "Я так страдал", "Вот почему я страдал", "Почему я должен страдать?". Нет, я хотел увидеть его униженным. Даже скорее обруганным. Как-то я смотрел дома матч, и он с очень удобной позиции, с середины корта, играя бэкхенд, умудрился послать мяч в сетку 12 раз за сет, сделал множество непоследовательных ошибок на задней линии. Возможно, он говорил сам с собой, но делал это достаточно громко для того, чтобы микрофоны уловили эти слова, нечто вроде: ”Почему, чёрт возьми, ты бегаешь? Почему не заставить его бегать?” Вдруг неизвестно откуда раздался слабый, скрипучий голос. Публика притихла. Грязная старушка, бабушка, появилась среди персонала и покачала костлявым пальцем Сафину. “Ты”, - прошипела она, “ещё с рождения ты был лучше их всех, а теперь взгляни на себя, ворчишь, как душевнобольной. Ты предаёшь свой дар, Марат Михайлович, и теперь ты узнаешь, что значит страдать”. Сафин мог бы ответить - да он и ответил, когда об этом высказывании сообщил ему один из репортёров. Он ответил, что и так многого добился, уже 8 лет он выступает в ATP-туре, выиграл два турнира Большого Шлема и был ещё в двух финалах, 13 раз выигрывал другие турниры АТР, дважды (недолго) был первой ракеткой мира, и почти постоянно оставался в числе 10 лучших теннисистов в мире, что он играл не в одном матче, которые стали классикой, преодолевал свои травмы, кроме того, приносил пользу спорту, поскольку его личность, внешность, поведение на корте и за его пределами, дают нам пищу для разговоров и возбуждают наше любопытство. Он мог бы уйти из тенниса, он даже рассматривал этот вопрос всерьёз (первый раз - когда ему было 20). Он мог представить себя где-нибудь на даче с "ребёнком в одной руке и Циндао в другой" (так он однажды описал своё идеальное будущее на пресс-конференции в Китае). Он мог бы бросить игру, которая была его любовью и причиной всех его мучений с самого детства, игру, которая, возможно, спасла его от - как он размышлял в этом году на Ролан Гарросе – "собирания бутылок в московском парке", и ни у одного человека не нашлось бы веских причин, чтобы винить его. Правильным было бы поблагодарить его за это, за то, что мы можем следить за его игрой. Но я никогда не мог заставить себя думать так же. Причина этого, частично, мистическое предзнаменование, отметившее карьеру Сафина с самого её начала. Сделав что-то потрясающее, он немедленно проваливал несколько месяцев, если не лет. Каждый блистательный момент делит его карьеру на 3 периода: “Кто, чёрт возьми, этот ребёнок?” победа над Андре Агасси в 1998 году в первом круге Ролан Гарроса, которая представила его всему теннисному миру; его победа в 2000 году в финале US Open над Питом Сампрасом, когда он играл в такой пугающе совершенный теннис, что некоторые, включая его бывшего тренера шведского чемпиона Матса Виландера, подумали, что его игра неразрывно связана с головой; его полуфинальный, а затем и финальный матч, выигранные в этом году на АО (против Роджера Федерера и Ллейтона Хьюитта соответственно), матчи, уровень его игры в которых был описан комментатором ESPN Клиффом Дриздейлом как “нечеловеческий” - за всеми тремя этими триумфами следовал провал, или, по крайней мере, та виртуозность, которая до этого появлялась в его игре без всяких усилий с его стороны, внезапно исчезала. Возможно, всё из-за того, что когда он один, то он бог. Красота тенниса Сафина поражает своей подавляющей силой и меткостью, его теннис можно назвать менее умным, чем сокрушающим. Он не безупречен, вы не увидите, как он много раз вытаскивает безнадежные мячи, он не слишком быстро адаптируется, он не побеждает соперников их собственными методами, вместо этого он делает так, чтобы игра его оппонента не приносила ему желанного успеха, была неуместна. Когда демоны Сафина временно покидают его, он становится королём на корте. Всё начинается с 2-х ручного бэкхенда в угол корта, под самую заднюю линию. Он идёт на мяч и подпрыгивает на правой ноге, как будто сам себе наступает на пальцы, качаясь, мчится за обратным кроссом. Едва заметный прыжок становится началом спринта к сетке, во время которого его движения необычайно изящны и похожи больше на движения кошки, чем на движения спортсмена его комплекции. Он по инерции всем телом несётся на сетку, и начинает казаться, что сейчас он её протаранит насквозь. Но он как-то умудряется остановиться в последнюю секунду и изящнейшим образом выполняет незаметный удар с лёта. Эффект от его манёвров, во всяком случае визуальный, потрясающий. Всё это напоминает движения птеродактиля, который несётся прямо на вас, и вдруг неожиданно обращает своё внимание на мотылька и улетает обратно. Эта и ещё дюжина подобных вещей заставляют вас схватиться за голову, когда Сафин неожиданно теряет нить игры, необъяснимо прогибается перед парнями, которые даже на одном корте с ним стоять не должны. Но, конечно, те качества, что делают его игру столь опасной, одновременно делают её хрупкой, необычайно уязвимой к психологическим проблемам Сафина. Потому что, чтобы играть в такой теннис, который Сафин считает “своей игрой”, нужно, как говорят теннисисты, “диктовать свою игру” постоянно, а чтобы делать это против самых сильных теннисистов мира, нужно верить в то, что это в принципе возможно. Вопрос, почему Сафин не может сохранить эту веру надолго, преследует всех его поклонников. Думаю, когда я встретился с ним на грунтовом турнире в Гамбурге в мае, он был раздражённым, а его ответы - вымученными. С триумфа на АО, прошёл турнир в Дубаий, Индиан Вельсе, Майами, Монте-Карло, Барселоне и Риме, и ни на одном из них он не дошёл даже до третьего круга. Его менеджер назвал это обстоятельство ещё одним провалом. Его тренер, Питер Лундгрен, когда я задал ему вопрос, как может победа на турнире Большого Шлема заставить человека потерять уверенность в себе (Сафин сказал, что этот процесс неизбежен), просто ответил: "Это невероятно". Но если бы я смог остаться с ним наедине на несколько минут, я бы заставил бы его всё объяснить… За окном солнечно, а мы на заднем сиденье дорогой маленькой чёрной машины, еле ползущей в обеденной пробке безупречного Гамбурга. Сафин, ссутулившись, сидит лицом к окну. Парень из АТР в Европе чатится на испанском по своему BlackBerry. Признаться, я ожидал оказаться в более интимной обстановке - возможно, маленькая бежевая комната, карточный стол, пепельница и слабый электрический свет. Впрочем - и этого вполне достаточно. Я начал довольно безобидно, спросив, с кем он встречается завтра в первом круге. “С Мартином”. Он имеет в виду Альберто Мартина, Испанского специалиста по грунтовым покрытиям, который был в четвертьфинале в Риме неделю назад. “Я не много знаю о его манере игры”, - говорю я. “Вы и не должны знать”,- бормочет Сафин, ”Он испанец. Вот всё, что вам нужно знать”. Трудно сказать, говорит ли он с презрением или с уважением. Как бы то ни было, это совсем не то, что я хотел узнать, это только уводит дальше от моей цели: направить Сафина на путь доверия, где я смогу использовать свои журналистские трюки, чтобы заставить его рассказать, в чём состоит его проблема, секрет его "неполного" успеха. Он, как обычно, жалуется на организаторов тура. “Эти люди, - говорит он - “абсолютно не думают об игроках…Сезон длиной в 11 месяцев. Ни в одном виде спорта такого нет”. Я замечаю, что в конном спорте есть, думая таким образом выразить мою к нему симпатию (с теннисистами обращаются, как с животными). “Это хобби, а не спорт”, - говорит он. Я пользуюсь последовавшей за этим неловкой паузой и продвигаю теорию, которая всегда вызывает какое-то подобие чувств ко мне, я пытаюсь рассмотреть феномен Сафина под названием перфекционизм. Он однажды сказал, что считает себя взыскательным человеком. Конечно, он говорит много всего, но эту вещь реально можно увидеть в его игре, когда один плохой удар может привести к поражению в матче, который был уже почти выигран, когда ошибка на его части корта расстраивает его больше, чем великолепный удар его оппонента. Возникает ощущение, что он никогда не чувствует себя счастливым на корте. У меня есть ощущение, что отношение к игре у Сафина в основном эстетическое. Он может изредка долго распространяться на тему утомительного теннисного словечка “результат”, которое он использует по 1500 раз за пресс-конференцию (“Я добился хорошего результата”, “Самое важное - это результат” и т.д.), но я не думаю, что для него на самом деле так важна победа. Нет, на уровне инстинктов конечно нужна, но есть и другая, более глубокая вещь, о которой он заботится больше всего - это красивый теннис, который для Сафина обозначает идеальную игру. Он уже достиг той стадии жестокости к самому себе, когда начинаешь задумываться об этом. Когда я спросил Виландера, что он думает по поводу того, что финал 2000 года против Сампраса подкосил Сафина, тот сказал: ”Это оказалось самым худшим… Каждый раз, когда он выходит на корт, он ожидает от себя такой же игры, как и тогда”. Как и тогда… Сафину было 20 лет, он был почти новичком. Он выиграл в трёх сетах - довольно пугающая статистика для него - у человека, который не проигрывал в финалах турниров Большого Шлема в течение пяти лет (а таких финалов было множество), но Сафин сделал это с такой кажущейся беспечностью, что заставил публику открыть рот от изумления. Он изворачивался под шквалом ударов соперника, как будто для него не существовало законов физики, сделал бесчисленное множество эйсов, двигался по корту, как будто был на тренировке. Дик Енберг, комментатор, воскликнул после одного розыгрыша: "Теннис не настолько прост! Он НЕ МОЖЕТ быть настолько простым!" После матча Сампрас назвал его “будущим тенниса”, и эти слова были про Сафина некоторое время, но не надолго. Нет, он не исчез, но как угроза – он не расценивался. Все предполагали, что он - властелин на корте. Таков был сценарий. Он сказал кое-что на той церемонии награждения после матча с Сампрасом, я не заметил этого тогда, но сейчас эта фраза привлекла моё внимание. Журналисты пытались выяснить его мнение о матче, а он тогда сказал, что вообще-то матча не помнит, а помнит только последний гейм, когда он должен был подавать на матч. И вот что самое любопытное: это был единственный гейм, в котором Сафин играл менее совершенно. У Сампраса даже был брейкпойнт. Как будто всего остального мачта - изумительного, великолепного - не было и в помине. Именно в этом проявляется настоящий перфекционизм. Вы можете возразить, что ваш клинический, добросовестный взыскательный человек не замечает своего совершенства, потому что считает, что так и должно быть, что у него нет повода для ликования. Множество раз, когда всё начинает идти не так, как им хотелось бы, они становятся очень эмоциональны. Мне кажется, в этом причина того, что, хотя реакция Сафина на собственные ошибки порой беспрецедентна в своей ярости (я не забываю Макенроя, но Макенрой был просто дерзким, а когда Марат Сафин орёт, ломает ракетки или крушит всё на корте, то он действительно пугает), то его поведение после победы меняется: становится гораздо более приглушенным и не впечатляющим. Вы могли увидеть это на последнем финале АО против Хьюитта. У Сафина было множество причин для того, чтобы пообезьянничать после матча, порыдать, снять шорты (как он сделал на Ролан Гарросе в прошлом году), впечатать девушку, подносящую мячики, в стенд, короче, всё, что угодно. К тому же он не выигрывал финала турнира Большого Шлема со своей первой победы в 2000 году, на АО он дважды поиграл в финале в предыдущих годах. Чтобы сразиться с Хьюиттом, ему пришлось пройти Федерера, мессию современного тенниса. Это был матч, который останется в памяти на многие годы - “матч года”, так до сих пор называют его по телевизору, - матч, продолжавшийся невообразимое время, четыре с половиной часа, матч из пяти сетов, в котором у обоих теннисистов были матчболы. Всё закончилось тем, что Федерер в буквальном смысле на коленях полз к сетке, не веря, что проиграл. И вот Сафин теперь, он выиграл сотый турнир АО, обыграв фаворита Роджера Федерера, армия его критиков на время замолчала (они называли его “чудом одного Большого Шлема”), и смею заметить, ему всего лишь 25 лет. И вы знаете, что он сделал после такой победы? Показал слабый кулачек. Я не знаю, как описать этот жест. Это выглядело, как: “Классно, все закончилось хорошо”. Конечно, вы можете сказать, что он просто не любит выставлять свои эмоции на показ. В ответ я могу сказать лишь только: ”Вы когда-нибудь видели матч с участием Марата Сафина?” На заднем сиденье машины, Сафин был совсем не таким. Он завязал со своим перфекционизмом. “Начинаешь понимать, - говорит он, - что если хочешь побеждать, то нужно быть довольным победой. Нельзя просто играть в своё удовольствие. К тому же удача…” Удача? Насколько же хороши были мои жалкие фразы насчёт такого глубокого, трагического самоотречения? *** Марат Сафин родился зимой 1980 года в Москве, наиболее близком месте к теннисным звёздам в Советской России. Его отец, директор известного спортивного клуба, а мать, Роза, теннисистка мирового класса, много лет работала тренером. На самом деле, большинство российских теннисисток воспитывались под её руководством, включая и 180 сантиметровую младшую сестру Сафина Динару, которая вот-вот войдет в 20 лучших теннисисток мира. Говорят, мама Сафина ставила его коляску около корта во время занятий. Можно с уверенностью сказать, что с самого первого раза, когда Сафин взял ракетку, нужно было не только получить от этого удовольствие. Это был способ достижения “лучшей жизни”. Через друзей, родители Сафина нашли ему спонсора, и в возрасте 14 лет его отправили в Валенсию, где он начал тренироваться серьёзно. Его сестра как-то сказала, что “поначалу, для него всё складывалось довольно трудно. Он не знал испанского. Он приезжал домой только раз в три месяца”. Он пытался приспособить свою личность к новым условиям, в которых оказываются все, кого вышвырнули прямо во взрослую жизнь - осторожность становится теплотой, и каждую минуту он чувствует, что всё это происходит на самом деле, всё это реально. Вот ещё одна сторона характера Сафина - черты его характера сформировались благодаря тому, что его вытолкнули из лодки и приказали плыть самому в очень раннем возрасте. Несамостоятельность не имеет отношения к человеку, который однажды привлёк внимание общественности к трём едва одетым блондинкам, сидящим в его ложе. Тем не менее, это правда, что Сафин не остановился в эмоциональном и интеллектуальном развитии, что часто встречается у профессиональных спортсменов. Он чудной, у него есть свой взгляд на вещи. Правда, вы лучше почитаете его интервью на русском или испанском, чем на английском, на котором он говорит очень хорошо, но с фальшивой беглостью, которая не позволяет ему отойти от его запаса острот и банальностей. Если вы почитаете его русские интервью, то найдёте разговоры вроде этого: И: Кроме тренера и массажиста, кто-нибудь ещё сопровождает вас на турнирах? М.: Зачем? Чтобы развлекать меня? Мне не нравятся клоуны, я нахожу их невыносимыми. Или такой, один из моих любимых: И.: Всем известно, что вы с 14 лет посещали теннисную школу в Валенсии, но почему-то все забыли, что вы пробовались в Академию Болетьери в США двумя годами раньше. М.: Та поездка окончилась ничем. Они отказали мне, сказали, что у меня нет потенциала. Короче, из меня ничего не получится. И.: Позже ваши с Болетьери пути пересекались? М.: Да, мы встретились, и он принёс мне свои извинения по поводу той ошибки. И.: Вы злорадствовали? М.: Над кем? Болетьери ничего не знает о теннисе. Когда мне было 12, мне, правда, было обидно, но вскоре я понял, что он за человек. Может быть, я несправедлив к другим теннисистам, например к Энди Роддику, он может быть умным, когда захочет - но трудно представить себе Роддика говорящим: “Вскоре я понял, что он за человек” на любом языке. Виландер сказал: “У Сафина огромный потенциал. Слишком большой. Жизнь для него сложнее, чем для других теннисистов”. *** На фотосессии гримёрша появляется в дверях, в нескольких шагах позади Сафина и говорит: “Я думаю, мы закончили… Он только что ушёл”. Удивительно видеть, насколько он профессионален, как модель. Он в точности следует указаниям фотографа и даже кажется не таким угрюмым. Он даже рассказывает колкие шуточки маленькой толпе: “Кто эта блондинка с черными волосами?” “Искусственный интеллект”. Трудно говорить о Сафине и рано или поздно не обратиться к его физической красоте. Я имею в виду, не поймите меня неправильно: у меня нормальная ориентация, но, когда Сафин снимает футболку, то поражаешься тому, как удивительно идеально сложено его тело. Конечно, иногда всё дело в генах, не так ли? Как сказал Джим Курье: “Это тело. Если бы вы могли выбрать, если бы вы могли сконструировать..." Глупо предполагать, что эта особенность не сыграла своей роли в карьере Сафина, но это не единственная причина, по которой он оставался в центре внимания, в прессе в мрачное для него время – одна из причин, по которой все, кто вовлечен в спорт, желают, чтобы он выигрывал более постоянно. Сейчас для АТР тура наступило нелёгкое время. Америка - всё ещё самый большой теннисный рынок, но американцы предпочитают выращивать своих теннисистов, а среди мужчин так там вообще очень небольшой выбор (среди претендентов на титулы, это Роддик и... Роддик). Теннисная индустрия надеется найти иностранного игрока, настолько талантливого, привлекательного и очаровательного, чтобы на него приходили смотреть в Огайо. Сафин мог бы быть Шараповой среди мужчин…ну, не совсем, конечно. Один человек из этого бизнеса сказал мне: “Этим летом в рекламе турнира присутствуют Рафаэль Надаль и Роджер Федерер, к тому же ещё и хардовый сезон впереди. Вы можете не сомневаться, им бы захотелось использовать и Сафина. Но никогда не знаешь, что Марат решит: играть или нет”. Сафин замечает пачку самокруток в пепельнице. Берёт одну и нюхает. “Кто-нибудь курит косяки?” - спрашивает он. Все смеются. “Вы их любите?» (На русском это, наверно, звучит примерно так “хорошее дерьмо?”) Фотограф спрашивает его о татуировке на правой руке. “Что она значит?” “Живи быстро, умирай молодым” - говорит Сафин. Снова в лимузин, а затем в отель, замечательное место, чтобы продолжить начатый разговор. “Так ваше тату означает “Живи быстро, умирай молодым»? - спрашиваю я. “Вообще-то, нет, это символ обезьяны, - говорит он, - но мне нравится, когда люди удивляются: “Вау, правда?” *** У меня место в первом ряду на матч Сафин vs. Мартин. Я никогда не смотрел теннисные матчи, сидя так близко, в этом есть какое-то сильное, незнакомое мне напряжение. Ни один вид спорта не обособляет своих спортсменов до такой степени, как в профессиональном теннисном матче одиночного разряда. Так много времени между розыгрышами - чтобы задуматься о том, что идёт не так, занервничать, засомневаться. Так много пространства вокруг каждого из игроков. И тишина, которая всегда несовершенна - игра может быть прервана зрителем, поздно вернувшимся из туалета. Короче, эта игра как нельзя лучше настраивает игроков на размышления. Около сетки Мартин выглядит смешно рядом с Сафиным, который отряхивает подошвы своих кроссовок ракеткой, чтобы стряхнуть с них глину, а затем, как бык, топает к своему стулу в ожидании своей подачи. Сегодня он в форме и не делает ошибок. Повсюду звучат восклицания: “Это классика!”, “Супер!” Матч закончился через 51 минуту после начала. Сафин так не играл с самого января, с АО. Но это только первый круг. Сохраняйте спокойствие. И в самом деле, замечательный старт Сафина на турнире в Гамбурге закончился этим маленьким матчем без его привычного Сафинизма. На следующий день, во втором круге он встречался с гибким блондином, испанцем Хуаном Карлосом Ферреро, “Комар”. Они знают друг друга с детства, проведённого в Испании, знают пробелы в игре друг друга так же, как вы знаете, как можно разозлить вашего брата. Сафин выиграл первый сет 6-4, и я не мог скрыть усмешку. Наш парень вернулся. Первый матч не был простой вспышкой. Сафин делал то, что привык делать, то, что только он делает в АТР-туре. Он посылал мяч с форхенда сразу, пренебрегая долгими розыгрышами, и стоял у сетки, готовый, сыграв с лёта, вбить мяч в корт. Ферреро не казался расстроенным, как будто он знал способ прекратить всё это, как будто он знал что-то особенное. Этот пункт я отметил под заголовком “Плохие признаки”. Ферреро начал второй сет, взяв подачу Сафина. Но он может вернуть её обратно, так что всё ОК. Тогда всё и случилось, во втором сете, Ферреро ведёт 2-0, на подаче Сафина 40-30. Первая подача Сафина задела центральную линию. Внятного крика не последовало, и Ферреро принял мяч (довольно слабо), затем Сафин завершил розыгрыш в свою пользу. Но примерно на середине его удара Ферреро поворачивается к судье и делает двусмысленный жест руками, как будто говорит: “Эй, а разве это не был аут?” Судья поднимает руки и говорит, что мяч был в ауте. Такое ощущение, что он заснул, а потом, проснувшись, увидел, что Ферреро смотрит на него, и в замешательстве сказал, что мяч был в ауте. Сафин согласился с таким развитием событий, я не видел, почему, ведь он мог и пожаловаться, а он позволил игре идти своим чередом. Ровно. И тогда он решил поспорить. Он шагает к судейской вышке, бормоча что-то себе под нос. Сафин справедливо спрашивает, почему никто не слышал этого мистического выкрика “аут”. Фергус Мёрфи, миниатюрный ирландский судья на вышке, говорит: “Хуан слышал его, Марат”. “Как он докажет, что на самом деле что-то слышал?” Сафин сплевывает. Мерфи невнятно бормочет. “Ну, так какого чёрта? “Следи за выражениями, Марат”. “Послушайте, меня это бесит”. “Я знаю, но все слышат наш разговор”. “Я не обманываю. Вы допустили ошибку”. Публика смеётся над Сафиным, хотя я вижу добродушные улыбки у них на лицах. Он притворяется, или на самом деле страдает, а может, он уже по горло сыт всем этим? Мёрфи говорит: "Я не понимаю тебя, Марат", Сафин залезает на стул, так что его лицо находится почти на одном уровне с лицом Мёрфи, а он сидит на вышке. “Не поднимайся, Марат”, - говорит Мёрфи, и это звучит отчасти испуганно и потому забавно. Но уже слишком поздно. Сафин открыто надсмехается над публикой, размахивает руками, как будто хочет сказать: “Ну, ну, радуйтесь громче, вы, идиоты” Это продолжалось целых три минуты. Сафин выигрывает гейм, но при смене сторон он продолжает жаловаться. Глядя на Мёрфи, он взывает к нему: “Если вы допустили ошибку, я не могу вынести вам предупреждение! А вы мне можете!” Теперь очередь Ферреро подавать. Он стучит об стул своей ракеткой, чтобы судья обратил внимание на него и Мёрфи говорит ему: “Я говорил ему, Хуан”. Ферреро отвечает, чтобы он заставил его продолжить играть. Игра продолжилась, но на самом деле исход матча был предопределён. Я знаю, может быть, это звучит глупо, но я видел много матчей Сафина, и я умею разбираться в знаках. Можете мне не верить, но, когда Сафин ругается на себя или ломает ракетки, это не имеет никакого значения. Так происходит, когда ещё не известно, выиграет Сафин матч или проиграет. Настоящие предвестники катастрофы менее заметны. Знак 1: Он не держит мяч в игре, а действует более агрессивно, играя в угол площадки. Знак 2: Он начинает играть по линиям, вместо того, чтобы сделать два шага по направлению к мячу. Знак 3: Он проигрывает выигрышные ситуации, посылая мяч с середины корта в сетку. Можете всё это проверить. Ферреро выиграл 4-6 6-4 6-2. Позже на пресс-конференции Сафин сказал, что его расстроило не само поражение, а маленький трюк Ферреро - его давление на судью. “Он сразу пошёл к судье на вышке, - сказал Сафин, - он даже не сказал: “Извини”. Самое большее, чего мне удалось добиться от Сафина в лимузине - это размышления по поводу Роджера Федерера, 24-летнего швейцарского теннисиста и абсолютную первую ракетку мира уже полтора года. Федерер затмевает каждого профессионального игрока в теннис, сейчас. Но их соперничество с Сафиным стоит в стороне, потому что Сафина отмечают как единственного человека, обладающего достаточными физическими данными, чтобы дать бой Федереру, единственного, кто может не просто расстроить Федерера, но и соперничать с ним. “Федерер, - говорит Сафин, - не может проиграть, потому что использует всё, что дал ему Бог. У меня есть слабости, проблемы. Таков уж я. Я не могу бороться с природой”. “Но это ваша цель?” - спрашиваю я его. “Вы хотите быть похожим на Федерера?” “Конечно, хочу, - говорит он, - Но это трудно, потому что… Я не такой, как он. Ни один человек не может быть настолько постоянным”. “Но вы победили его”. “Да, но…” Я понял, что не могу использовать своё мнение. “Вы победили его, когда он играл в свой лучший теннис, - сказал я , - на его любимом покрытии” “Один матч ничего не меняет”. “Это был пятисетовый полуфинал турнира Большого Шлема. А не просто матч”. Я отдавал себе отчёт - как и Сафин - что я говорю уже не как журналист, а как сумасшедший фанат. “Да, - говорит Сафин, - но после этого он выиграл ещё множество турниров. А я …. Федерер не может быть образцом для подражания! Он по-другому думает. Просто он такой. Я другой, и был таким много лет”. Мы молчим примерно полминуты. Я искренне спрашиваю себя, хотелось бы мне, чтобы Сафин был похож на Федерера или нет. Не оставляет ли такое постоянное совершенство равнодушным простого человека? Эти мысли вернули меня в то время, когда я играл за школьную команду в Огайо, что я чувствовал, когда мы выиграли соревнования по округу, а затем и по городу, и вдруг меня обыграл какой-то ребёнок из деревенского клуба, а я будто бултыхался в воде. Сафину знакомо это чувство. Каким бы бесподобно великим он ни был, он знает это на собственном опыте. Он страдает. Не поэтому ли я не могу его ненавидеть? “Моё время придёт, - говорит Сафин, - Нельзя забывать, как нужно играть в теннис. Ты должен ждать своего момента”. И он выбрался из машины, на пути в тур, на пути к проигрышу в четвёртом круге Ролан Гарроса и в третьем Уимблдона, на пути к - я отказываюсь сомневаться в этом - славе. |